Когда встретимся с Оськой: лучшая история любви

Откуда появляется величайшая любовь, почему она прорастает из пустяков, легкомыслия, случайного знакомства? Глазастая девушка, художница Наденька Хазина сразу же после знакомства смело поднимается в гостиничный номер к поэту Осипу Мандельштаму и понимает, что — все: дальше у них будет одна жизнь на двоих, навечно, навсегда. Она еще не знает, что сделает самое главное, что может сделать для поэта его любимая: сохранит его речь.

В истории русской литературы любовь Оспиа Мандельштама и Надежды Хазиной — самая трогательная и самая возвышенная, хотя было у них всякое — его увлечения другими женщинами, ее готовность бросить все и уйти. Но когда жизнь поворачивалась к ним своим страшным, злым лицом, они бросались спасать друг друга, забывая о себе.

«Наша связь, как мне думается, стала нерасторжимой.<…> Я недавно узнала, что есть даже молитва двоих, потому что двое — основная форма человеческой жизни»

«Наша связь, как мне думается, стала нерасторжимой.<…> Я недавно узнала, что есть даже молитва двоих, потому что двое — основная форма человеческой жизни», — писала Надежда Яковлевна.

Безумно сошлись

Они встретились в Киеве, в веселом мае 1919 года, в богемном клубе «Хлам», переделанном из подвала гостиницы. Мандельштам вошел и сразу приметил худенькую, глазастую девушку. Наде было 19 лет, она считала себя художницей. Осип читал стихи — а в те годы он читал стихи везде и всюду — и смотрел только на нее. Позже они поднялись в номер Мандельштама.

Как-то сразу стало понятно, что это навсегда. Утром купили на подворье Михайловского монастыря два дешевеньких кольца. Надя повесила свое на цепочку, Осип спрятал свое в карман. Мандельштам не мог оставаться в Киеве, после ухода большевиков для него это было опасно, и он уехал, но сказал Наде, что обязательно вернется за ней. Юг России в те годы лихорадило; в своих скитаниях поэт два раза был арестован — в Феодосии врангелевцами (вызволил его оттуда Волошин) и в Батуми. Добравшись до Петербурга, Осип с головой окунулся в жизнь литературной богемы, но глазастая художница не выходила у него из головы. В 1921 году он вернулся за ней в Киев.

Они были безумно влюблены друг в друга. В мемуарах о том времени часто можно встретить что-то вроде: «а потом пришла влюбленная пара, Осип и Надя».

Мужской костюм

Петербургские знакомые вспоминают, как Мандельштам привел к ним знакомиться Надю, закрывая шляпой прореху на своих штанах (у всех гениальных поэтов того времени в гардеробе были всего одни брюки).

— Осип Эмильевич, снимите брюки, я вам их зашью, — предложила хозяйка.— Ни в коем случае, — запротестовала Надя. — Он тогда поймет, что это можно зашивать!

— Осип Эмильевич, снимите брюки, я вам их зашью, — предложила хозяйка.— Ни в коем случае! — запротестовала Надя. — Он тогда поймет, что это можно зашивать!

И каким-то чудом она была прекрасной хозяйкой. «Кто бы мог подумать!», — поражался Осип, уплетая ее пирожки.

Надя первой в Петербурге начала носить мужской костюм, задолго до Марлен Дитрих. Она коротко стриглась, презирала моду, а еще была невероятно умной — позже, в войну, она легко сдаст выпускные экзамены филологического факультета в Ташкенте. Осипа это иногда раздражало, он предлагал: «Дай телеграмму в Китай китайцам: «Очень умная тчк. Даю советы тчк. Согласна приехать тчк».

Дай телеграмму в Китай китайцам: «Очень умная тчк. Даю советы тчк. Согласна приехать тчк.

Они жили, почти не расставаясь, разве что Надежда уезжала в Ялту, когда обострился туберкулез. Жили бедно: Надя зарабатывала редактированием чужих текстов, Мандельштам — переводами. Он пробовал добывать деньги литературным трудом, но во всех издательствах его расхваливали, а договоров почти не заключали.

Беззащитная принцесса

Как почти все поэты, Осип был увлекающимся, и однажды привел в дом свою старую знакомую, Ольгу Ваксель: красавицу с капризным и одухотворенным лицом, которую все называли Лютиком .

Стриженная, измотанная болезнью Надя внешне сильно уступала Лютику: беспечной, увлекающейся, изящной. Даже Ахматова, скупая на похвалу, называла Лютика признанной красавицей. Надежда Яковлевна называла Лютика «беззащитной принцессой, заблудившейся в жизни», а Лютик ценила Надю как добрую, хотя и «прозаическую» женщину.

Есть две версии воздушного романа Мандельштама с Лютиком. По одной — он сходил с ума по женщине, которая отказывалась «брать чужое». После безумной сцене в «Англетере», где он плакал, стоял на коленях и умолял его пожалеть, гордая красавица ушла и отказалась видеться с Мандельштамами.

Вот хорошо, Ося, если Надя умрет, у тебя будет Лютик.

По другой — треугольник распался после того, как в гости к Мандельштамам зашел отец Осипа. Он увидел, как сын сидит между больной женой и цветущей Ольгой и выдал такую сомнительную шутку: «Вот хорошо, Ося, если Надя умрет, у тебя будет Лютик». Вскоре после этого Надя написала прощальную записку, собрала чемодан. Они встретились с Осипом в дверях — после этого он отказался от всех встреч с Ваксель.

Мы живем, под собою не чуя страны

В 1934 году Осип Эмильевич написал свое знаменитые антисталинские стихи: «мы живем, под собою не чуя страны». Нашелся доносчик — Мандельштама арестовали и отправили в ссылку в Воронеж. Надежда Яковлевна поехала за ним. Они делили на двоих нищету, голод, трудности. Каждые несколько месяцев она ездила в Москву и там ходила по чиновничьим кабинетам, пытаясь добиться смягчения наказания для мужа.

Срок ссылки кончился в 1937 году. Супруги вернулись в Москву, но вскоре поэта снова арестовали. Свое последнее письмо он написал из пересыльного лагеря из Владивостока: «Родная Надинька, не знаю, жива ли ты, голубка моя».

Родная Надинька, не знаю, жива ли ты, голубка моя.

Он не успел получить ответ:

«Ося, родной, далекий друг! Милый мой, нет слов для этого письма, которое ты, может, никогда не прочтешь. Я пишу его в пространство. Может, ты вернешься, а меня уже не будет. Тогда это будет последняя память. <.>

Жизнь долга. Как долго и трудно погибать одному — одной. Для нас ли неразлучных — эта участь? Мы ли — щенята, дети, — ты ли — ангел — ее заслужил? И дальше идет все. Я не знаю ничего. Но я знаю все, и каждый день твой и час, как в бреду, — мне очевиден и ясен. <…>

Знаешь ли, как люблю? Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я — дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, — я плачу, я плачу, я плачу.

Это я — Надя. Где ты? Прощай.Надя.22 октября, 1938 г».

Я не успела тебе сказать, как я тебя люблю. Я не умею сказать и сейчас. Я только говорю: тебе, тебе… Ты всегда со мной, и я — дикая и злая, которая никогда не умела просто заплакать, — я плачу, я плачу, я плачу.

Надежда Яковлевна умерла в 1980 году. Двадцать лет она петляла по огромной стране, меняя захолустные города и терпеливо ждала часа, когда можно будет достать из тайника и опубликовать стихи Мандельштама. Как написал потом Бродский, ей удалось переупрямить время и совершить невозможное, сохранить стихи мужа.

«В сущности, никому не могла я признаться, что не живу, а просто жду, затаившись, когда я снова стану собой и смогу открыто сказать, чего я ждала и что хранила…».

Ее вела и грела вера в то, что после смерти она обязательно встретится с мужем. Она часто так и говорила: «вот, когда мы встретимся с Оськой».

Источник